Под копытом звякнуло. По глиняным черепкам некогда величавой посуды, по раскиданным столовым приборам в комнату въезжало утро. Голубой сумеречный свет отползал по измятой скатерти, уступая место чёткости очертаний. С оставшихся в живых тарелок навязчиво смотрела пустота.

Под копытом звякнуло – утро двигалось по залу, не выбирая дороги. Лошадка медленно ступала по полю брани. Тела лежали живописно и беспорядочно, являя галерею лиц. Долгожданный покой. Тревожное забытьё. Шальная улыбка. Посткошмарная мука. Усталость…

Сон сидел на табуретке, нелепо скорчившись, и тасовал карточную колоду. Карты выпадали, и на грязном полу рождался бессмысленный узор из чудных  фигур, безобразных химер и прекрасных цветов.

Под копытом звякнуло и тоска, призванная менестрелем от безысходности ещё в полночь, воровато оглянулась, закрывая его собой. Менестрель лежал, запрокинув лицо, на котором застряла обида. Рука, разукрашенная безобразным набором шрамов,  душила гриф мёртвой хваткой. Костяшки пальцев были белыми…

Утро смеялось птицами, предвкушая, как будет смотреть в лицо каждого. Кому улыбка, кому оскал, кому игла в сердце. Солнечные лучи висели в плотном воздухе и сон начинал задыхаться.

Под копытом звякнуло, заглушив  сдавленный стон – лошадка, взбрыкнув, попала по чьей-то голове. Утро смеялось, глядя, как восстающие путаются в тумане и бестолковой мути. Ему было легко и светло и оно неумолимо двигалось по замусоренному и залитому столу, заставляя лошадку плясать по осколкам и остаткам. Утро смеялось птицами.